Параметры грусти.

Сегодня мне грустно. 

Строго говоря, какой-то части моего сознания грустно всегда. В этом плюс одновременного пребывания в различных состояниях - всегда что-нибудь испытываешь, и никакая из эмоций не является неожиданной. Постоянно что-то любопытно, чему-то завидно, от чего-то радостно, почему-то печально. Этих состояний не перечесть.

Наверное, каждая из существующих эмоций используется мной в любой момент времени, но существуют и приоритетные, покрывающие треть, а то и две трети легиона. Обычно это радость, злость, тоска и сосредоточенность. Первой меня научил Niru во времена Подчинения. Я смотрела, как он день за днём, сидя, по сути, в эмоциональной яме и запертый в своей собственной клетке, улыбается тому, на что мне и в голову не приходило обращать внимания. Тогда он был для меня забавной зверюшкой, живущей по каким-то своим собственным законам. Тогда же я поняла, что не важно, во что ты веришь - это допустимо и правильно, если позволяет тебе выжить.

Злость, обретающаяся на фоне моего сознания, всегда придаёт мне сил. Ну, как в той истории с методом Александра Македонского по рекрутированию солдат. Или словно секрет идеального Халка, который всегда зол. Наверное, причиной этому глубокая психологическая установка на прошибание лбом стен любой ценой. С самого детства я учила себя, что человек должен помогать себе сам, и добиваться чего-то приходится в первую очередь самому. Помогут - хорошо, не помогут - справимся. 

В голову тут недавно забрела мысль, что, если бы пришлось кратко зафиксировать основной подход эффективного целеполагания, я бы выделила всего два определения: ожидание и желание. Ожидания - это то, от чего легко отказаться, произнеся сакральное: «Не очень-то и хотелось», - а вот желания даже в случае неудачи заставляют говорить: «Нет! Всё равно хочу!» И результат такого восприятия весьма закономерен. Желания сбываются. Ожидания не исполняются. Потому что в этом случае срабатывает банальная истина: «Когда человек чего-то  действительно хочет, он найдёт способ, когда нет - причину».

Так вот, злость, не в последнюю очередь на себя и свою беспомощность, всегда заставляет меня подниматься и идти вперёд. И, полагаю, никто в этом мире не ненавидит меня так, как я ненавижу себя. Это характерная черта всего нашего племени - выбирая между ненавистью к другим и ненавистью к себе, мы отдаём приоритет второй, ведь она гораздо надёжней. С другой стороны, ничто и никогда не мешает нам ненавидеть всё на свете, поскольку это наше основополагающее состояние ввиду родовой принадлежности. Примерно так же, как и у противоположной стороны баррикад - идиотичная привязанность к балансу мироздания.

Тоска - это нечто совершенно особенное. Наша даже имеет свой собственный термин и основную симптоматику. Главной её спецификой является то, что до определённой стадии ментального развития мы просто не способны её испытывать, зато, если в итоге она нас настигнет, то не уйдёт уже никогда. Поэтому у большинства доживших до моих лет представителей этот фоновый режим 24/7 клубится где-то в уголке сознания и имеется в виду порой по совершенно абстрактным для человеческого индивида причинам. Для нас же причина есть всегда и, временами, весьма суровая. Вообще, на мой памяти никто из нас никогда не совершал немотивированных поступков. Не наша это прерогатива. У каждого из них всегда есть цель, зачастую даже не одна. Другое дело, что распространяться о них моветон такого уровня, что могут и казнить. А наши наказания крайне изощрённы, поскольку чаще всего не являются физическими.

Все эти эмоциональное состояния заставляют сосредотачиваться - не так-то просто держать под контролем толпу точек зрений и очерчивать границы допустимости эмоций, особенно если они так и норовят побороться за первенство. Для этого и существует Башня, в которой проходит Совет. Для этого есть Зал, в котором всё частное становится общим, а общее - единым. Место, где вершится Выбор; одно для всех измерений разумного, чувственного и метафизического. Место, где звенящая тишина и непоколебимый покой. Без входа и выхода. Без доступа и непостоянства. Сегодня я сижу там и смотрю на Двух. А руки продолжают выполнять социальные обязанности, продиктованные рабочим местом. 
В такие дни моя трудоспособность значительно повышается. Мне грустно, и оттого не хочется ничего постороннего. Мне грустно, поэтому надо идти. Ведь если я замру, то растворюсь в этой грусти. А потерять такую ценность для меня недопустимо. Без меня не будет не только меня, но мира для меня. 
Однако «эффект Македонского» тихо шепчет из глубин сознания: «Не дождётесь...» И я с ним склонна соглашаться.